«Факт – беспримерный в летописях мировой истории, как беспримерно то головокружительное превращение этой восточной монархии в просвещенную страну свободы и права».
Или:
...«Эти люди [местные чиновники] помогли стране пройти очень счастливо через целый ряд преобразований; они превратили ее из феодального государства в государство современное, с правильной армией, дали ей хорошие финансы, привели к военному торжеству».
Качество функционирования японской бюрократии оценивалось столь высоко, что европейских наблюдателей тревожила сама возможность передачи ею рычагов управления палате депутатов. На Западе пребывали в уверенности, что японские общественные силы, сформированные по партийному принципу, не могли самостоятельно реализовать модернизационный курс: их состав был непостоянен, действия противоречивы. К тому же для большинства крестьян и ремесленников непререкаемым авторитетом продолжал оставаться император, а парламентским дебатам народные массы не сочувствовали, крайне вяло интересуясь их ходом.
С учетом сказанного не может не удивлять, что намеченный в России аналогичный сценарий преобразования абсолютной монархии в конституционную на Западе поспешили дискредитировать. Планы отечественной бюрократии по политической модернизации сверху были названы вынужденными уступками. Высшее российское чиновничество и сам Николай II были объявлены неспособными к каким-либо конструктивным действиям. (И вот эту-то несостоятельность как раз и должно было компенсировать общественно-либеральное движение.) Более того, российской правящей бюрократии отказали не просто в способности к политическому реформированию, но даже в самом желании его осуществлять. Получалось, будто власть в России начала XX века мечтала только о консервации абсолютизма в духе мрачных дореформенных порядков. Конечно, общественно-либеральное движение тех лет с огромным удовольствием эксплуатировало эти мотивы. Подчеркнем: изложенной парадигмы до сих пор придерживаются западная и подавляющая часть постсоветской историографии.
И тем не менее либеральные идеи в России вызревали не столько в общественных кругах, сколько – традиционно – в недрах высшей бюрократии. Здесь необходимо вспомнить о деятельности Петербургского юридического общества, основанного в 1878 году при столичном университете. Это единственное учреждение, которое, не имея официального статуса, пользовалось авторитетом у высших должностных лиц. Многие из них считали весьма почетным участие в работе общества, где обсуждались различные законопроекты. На его заседаниях царила свободная дискуссионная атмосфера, критиковались важные министерские и сенатские решения. В руководящий орган Юридического общества входили члены Государственного совета, бывшие министры и их товарищи, научные деятели. Например, заметную роль в нем на протяжении 1880-1890-х годов играл руководитель департамента законов Госсовета Э.В. Фриш; именно под его руководством в рамках общества было разработано новое Уголовное уложение, утвержденное в марте 1903 года. Яркой фигурой в составе общества и одним из его основателей был профессор Петербургского университета А.Д. Градовский (1841-1889). Он занимался проблемами государственного строительства, а также стал одним из идеологов политической трансформации самодержавия. На рубеже 1870-1880-х годов наработки Градовского оказались востребованными группой просвещенных бюрократов во главе с М.Т. Лорис-Меликовым. По глубокому убеждению ученого, переход от самодержавия к конституционно-монархическому строю отвечал потребностям России, преображенной реформами шестидесятых годов: новые порядки требовали иных способов управления. Однако, как утверждал петербургский профессор, начала парламентского управления приемлемы далеко не для всех стран и необходимо наличие условий, которые делают его целесообразным. Эффективное взаимодействие законодательной и исполнительной власти предполагает наличие устойчивых политических партий со своими определенными программами. К примеру, в Великобритании такие партии, несомненно, есть, хотя – сообразно времени – они и наполняются новым содержанием. То же самое наблюдается в Бельгии, где во власти происходит чередование двух основных партий (их возникновение относится ко времени образования Бельгийского королевства). В то же время существуют государства, в которых партийные институты играют значимую, но пока еще не определяющую роль. Градовский указывал на Германию, где народное представительство сформировалось при сильной королевской власти. Сделав уступки новому времени, она тем не менее осталась краеугольным камнем государственного устройства. В прусской системе кайзер мог назначать министров по своему усмотрению, даже из лиц, не входящих в состав палат: министром становится тот, кто в данный момент был удобен верховной власти с политической точки зрения. Таким образом, европейская практика демонстрирует два типа конституционной монархии: монархию с полным парламентским устройством и монархию, не зависящую от законодательного парламента. Симпатии Градовского были целиком на стороне последней. Неслучайно именно этой государственной модели он посвятил свой двухтомный труд «Германская конституция».
Идеи А.Д. Градовского взяли на вооружение его последователи на новом историческом этапе, в конце XIX – начале XX века. Его преемником по кафедре в университете стал другой видный российский правовед Н.М. Коркунов (1853-1904). Он также был активным членом Петербургского юридического общества и входил в его совет; несколько лет прослужил помощником статс-секретаря в Государственной канцелярии Госсовета. Коркунов широко использовал сравнение конституционных порядков в европейских странах, ратовал за утверждение прав и свобод законодательным путем, разрабатывал организацию выборов. Он настойчиво продвигал идею конституционного строительства по немецкому образцу. Идеалом для него являлся просвещенный монарх-реформатор, постепенно превращающий неограниченное самодержавие в конституционную монархию. Ведя научно-преподавательскую деятельность, Коркунов стремился показать всю сложность государственного организма. Подходить к перестройке форм, складывавшихся веками, говорил он, следует осторожно, учитывая конкретно-исторические условия и оставаясь свободным от либеральной догмы. Коркунов неоднократно повторял: предоставление человеку юридических свобод при отсутствии материальных средств пользоваться ими очень часто сводится к незавидной свободе умирать с голода.