Питер - Москва. Схватка за Россию - Страница 37

Третья дума сразу столкнулась с этим препятствием, что вызвало бурю негодования уже на одном из первых пленарных заседаний. Министр финансов В.Н. Коковцов попытался охладить пыл депутатов. Он заявил, что финансовая система государства как плод работы не одного поколения должна находиться в стабильном состоянии и вносить какие-либо резкие изменения в ее уклад недопустимо.

...

«Всякий раз, – подчеркнул он, – когда увлечения или случайные и скоро преходящие общественные течения вносили резкую ломку в бюджет, результатом их являлся или финансовый кризис, или упорно затягивавшееся на долгие годы финансовое расстройство».

Место думы в бюджетном процессе Коковцов сравнил с положением врача, который впервые подходит к пациенту, не проявляющему признаков какого-либо серьезного заболевания: в этой ситуации требуется спокойное обследование, а не панические действия. Однако депутаты не приняли предложенную им логику. Забронированность целого ряда бюджетных позиций стала для них камнем преткновения, и бурные прения по росписи неизменно вращались вокруг этой темы. Так, октябрист А.В. Еропкин напоминал, что государственная роспись – это счет, который правительство обязано обосновать, а дума – проверить, но навязанные думе правила делают проверку попросту неосуществимой. П.Н. Милюков указывал, что бронирование статей, относящихся к операционным расходам по монополиям, казенным железным дорогам и т.д., оставляет львиную долю бюджета по-прежнему исключительно в руках чиновников. Законодателям не предоставляли целый ряд крайне важных документов, в том числе кассовый отчет Министерства финансов, годовой отчет Государственного банка, отчеты Дворянского и Крестьянского банков. В этих условиях, по убеждению лидера кадетов, роль Думы в бюджетном процессе сводилась к нулю.

Уже в конце 1907 года за подписью сорока депутатов Государственной думы был внесен законопроект по расширению прав нижней палаты при рассмотрении бюджетной росписи. 12 января 1908 года с думской трибуны этот документ представил кадет М.С. Аджемов. Он начал с того же, о чем шла речь прежде: закон от 8 марта не позволяет депутатам исполнить свой долг перед избирателями. Правила рассмотрения бюджета – продукт бюрократического творчества – приняты за полтора месяца до созыва думы. Они не только по содержанию, но и текстуально восходят к разработкам того времени, когда о законодательном органе еще и речи не было. Оратор напомнил, что согласно проекту несостоявшейся Булыгинской думы 1905 года при возражении думцев по поводу выделения каких-либо средств и при согласии с их претензиями профильного министерства предполагалось исключать соответствующую статью расходов из росписи. В случае же отсутствия ведомственного одобрения ассигнования, выделенные даже по Высочайшему повелению, считались условными, «висящими в воздухе». Таким образом, заключал депутат, проект законосовещательной думы давал ей более широкие права при формировании бюджета, чем те, что имеются у законодательной думы сейчас.

М.С. Аджемов указал и на одно любопытное обстоятельство: правила от 8 марта 1906 года не одинаково оберегали различные министерства от вмешательства депутатов. Более молодые ведомства оказались менее защищенными. Например, по отношению к недавно созданному Министерству торговли и промышленности или Главному управлению землеустройства и земледелия Думе предоставлены довольно широкие полномочия, тогда как Министерство внутренних дел, Министерство иностранных дел, Святейший Синод великолепно забронированы.

Особое раздражение вызывала невозможность обсуждать государственные займы и кредиты. Ссылка на сохранение государственной тайны не признавалась обоснованной:

...

«Под видом тайны могут делаться расходы, которых мы не знаем. Но кроме этого, кто же, спрашивается, устанавливает понятие тайны в конкретном применении – это есть целая область таких гаданий, которых быть не может в той стране, где имеется народное представительство».

Выход из такого ущемленного положения виделся авторам законопроекта по расширению бюджетных прав думы в следовании западному опыту, где законодательства предоставляли парламентам возможность обсуждать любой вопрос, как, например, во Франции. Это утверждение, прозвучавшее из уст европеизированного кадета Аджемова, на самом деле выглядит весьма странным. В европейских странах того периода законодательные права парламентов немногим отличались от думских. Как установили современные исследователи, в царской России из-под власти депутатов выводилась примерно такая же часть бюджета, что и в других развитых государствах (за исключением упомянутой Франции, которая, между прочим, являлась республикой, и потому сравнивать с ней Россию было не очень корректно). Более того, российские расходы на армию и флот вотировались в Думе ежегодно, а не на определенный длительный период, как в той же Германии или Австрии. Именно это имел в виду В.Н. Коковцов, утверждая, что столь не полюбившиеся депутатами правила в действительности предоставляют им немало созидательных возможностей. Однако судить об этом Дума сможет, только когда приобретет опыт работы по этим правилам и сформирует определенное мнение. А предъявлять правительству выводы о достоинствах и недостатках предложенных правил спустя всего месяц после открытия Думы по меньшей мере несерьезно.

Состоявшиеся дискуссии практически не повлияли на позиции сторон. Орган деловой Москвы «Утро России» продолжал настойчиво повторять: